Его губы выжгли дорожку на горле и плече, пальцы расстегивали платье и стягивали вниз. Нора вздрогнула, но не от холода. Ричард на секунду поднял голову, снял длинную нитку бус и уронил. Они глухо стукнулись об пол. В полутьме их взгляды встретились, и они улыбнулись друг другу.
И Нора почувствовала, что пропала. Потому что это не было равнодушным упражнением в чувственной страсти. Остались только Ричард и она. А она никогда… о Господи, никогда не переставала его любить…
Ненавидеть и любить.
Но всегда, всегда на первом месте была любовь.
Когда-то Ричард, проходя мимо, улыбался, и она, совсем еще девочка, влюбилась в него. Теперь он снова улыбался ей в темноте спальни.
Он обнажил ее грудь и взвесил на ладонях. Его пальцы играли с нежными холмиками, перекатывали затвердевшие соски. Резкая, мучительно-сладостная боль стрелой пронзила Нору: от ямочки между ключицами, до треугольника внизу живота. А потом ее платье и сорочка соскользнули вниз, к ногам.
Ричард встал на одно колено, чтобы скатать и снять ее чулки. Нора возложила руки на его голову, словно благословляя, и поднимала ноги по очереди.
Он поцеловал высокий подъем ее ступни, щиколотку, нежную внутреннюю поверхность бедра. Встал, провел ладонями по ее ногам, бедрам и талии, прежде чем обнять ее и прижать к себе. Их губы снова встретились. На этот раз он был требователен, настойчив, жесток, пока она не приоткрыла губы, пока его язык не проник в ее рот. И Нора льнула к нему, слабея от желания. Она сама не понимала, почему ей пришло в голову, что надо бы тоже раздеть его. Ведь она так мало знала о мужчинах! Но было что-то великолепное… нечто непереносимо эротичное в том, как она, совершенно голая, припадала к Ричарду, который был еще полностью одет.
– Ложись, Нора, – попросил он, откинув покрывало одной рукой и обнимая ее другой.
Она легла на спину. Он наклонился над ней и, продолжая целовать в губы, ухитрился стащить с себя фрак и развязать узел шейного платка. Тогда она стала помогать ему, расстегнув и спустив с плеч рубашку. Снова встав, Ричард принялся снимать брюки.
Боже, как он был красив! Нора не могла насмотреться на него в лунном свете, льющемся в окна. Намного красивее, чем был когда-то! Широкоплеч и мускулист.
А может, она так считала лишь потому, что смотрела на него глазами женщины, а не девочки? Она ясно помнила, что называла его красавцем, потому что тогда он был строен и грациозен. И смеялся над ее словами, прежде чем похоть поглотила их обоих. Они с оптимизмом юности начинали супружескую жизнь.
Теперь они снова были в постели, и Ричард снова ласкал ее руками и губами, на этот раз как искушенный в любовных играх мужчина. А она руководствовалась только слепыми инстинктами, но жадно ласкала его и, как музыку, слушала стоны желания и наслаждения.
Но скоро все ее тело запульсировало почти болезненной потребностью.
– Ричард, – прошептала Нора, – Ричард…
Его имя звучало мольбой.
– Да, – ответил он. – Да.
И придавил ее к матрацу всем своим немалым весом, прежде чем раздвинуть коленом ее ноги. Нетерпеливо сжал ягодицы, приподнял и вошел в Нору, твердый, напряженный и сильный, наполняя и растягивая ее. Она прикусила губу в ожидании боли. Боли не было.
Ричард вытащил из-под нее руки, оперся на локти, чтобы не раздавить Нору, и стал двигаться в ровном, медленном ритме.
Она провела пальцами по его рукам и плечам, ощущал мягкие волоски, мышцы, тепло кожи. Обвила ногами его талию и стала двигать бедрами, сжимая и разжимая внутренние мышцы, повинуясь чистому инстинкту. И закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на том, что происходило там…
Там, внизу, все было влажно, и Ричард продолжал размеренные движения.
И Нора чувствовала, как неспешно накапливается тупая боль, становившаяся все острее, пока не превратилась в настоящую пытку. И она снова крепко сжала внутренние мышцы, расслабилась и поняла, что больше не вынесет. И содрогнулась в сладкой муке освобождения, вдруг поняв, что это была не боль, а нечто совершенно противоположное.
Откуда-то донесся чей-то удивленно-самозабвенный крик, и Нора смутно поняла, что это ее собственный голос.
Но прежде чем успела собрать воедино разбросанные осколки своего тела и сознания, Ричард снова вонзился в нее, на этот раз глубоко и резко, и она ощутила, как изливается в лоно жаркий поток его семени. Он громко вздохнул и обмяк на ней. Всей своей тяжестью.
Ричард…
«Ах, моя любовь, моя любовь…»
Он был разгорячен и мокр от пота. Как и она. Нора все еще лежала под ним, расслабленная и счастливая, слушая, как замедляется бешеный стук сердца. Она стала дышать медленнее.
Они любили друг друга! Любили!
Он сказал ей, что сам не знает, женат или нет. Конечно, нет! Они никогда не были женаты.
Возможно. Так уверял ее отец. Но теперь это совершенно не важно, не так ли?
Завтра он уедет. Она тоже уедет. Но уедут они не вместе. И возможно, больше никогда не увидятся.
Ричард. Ах, Ричард!
Он откатился, лег набок и одной рукой натянул одеяло на себя и Нору. Другая рука оставалась у нее под головой.
Оба молчали, наслаждаясь теплом.
Нора не слышала его сонного дыхания, хотя он лежал совсем рядом.
Неужели не спит?
Она закрыла глаза и попыталась уснуть сама. Но вместо этого очень захотелось заплакать. Опять.
Ричард не спал, но вполне удачно притворялся спящим.
Он ненавидел Нору десять лет. Презирал за слабость и предательство. А ведь она столько раз клялась, что любит его больше жизни. Что будет любить, даже если им придется жить в хлеву. Умоляла спасти от замужества, навязанного отцом. Убежать вместе с ней в Шотландию. И произнеся священные обеты, в которых обещала любить, чтить и повиноваться, пока смерть их не разлучит, она сдалась мгновенно, стоило появиться ее отцу. Едва войдя в обеденный зал гостиницы в сопровождении Джереми Райдера, он приказал дочери идти наверх и складывать вещи, та безмолвно повиновалась, бросив тоскливый взгляд на Ричарда, когда он положил ладонь на ее руку и велел остаться на месте. Тогда он в последний раз видел ее. Прошло целых десять лет. Она была воплощением слабости. Но ей также было всего восемнадцать. Разве справедливо судить ее по поступкам десятилетней давности?